Работы студентов
Конкурсная работа Международного конкурса сочинений
«Без срока давности» 2024/25 учебного года
2 курс
Тематическое направление: преступления против детства Жанр сочинения: дневник
Бухарова Софья
Тусклый свет, редкие разговоры полушёпотом, воздух, наполненный запахом домашней выпечки вперемешку с чем-то горьким, и напряжённо- трагичная атмосфера – казалось, взрослые боялись сказать лишнее слово или лишний раз улыбнуться. Но была в этом всём какая-то странная суета, непонятное для детского ума волнение: с самого утра домашние носились по дому, доставали и бережно раскладывали на полки, тумбу и стол какие-то странные вещи, предназначение которых Серёжа не понимал.
Кисет – это мешочек для хранения обычного табака. В нём твой прадедушка хранил махорку, – пояснила девушка, указав на странный мешочек с вышитыми цветочками.
Керосиновая лампа – светильник, работающий на керосине, – продолжила она, показывая на какую-то странную лампу. – Ей твоя бабушка освещала и согревала дом.
Полевая сумка принадлежала прадедушке…
Голос старшей сестры, которая объясняла предназначение вещей, лишь действовал мальчику на нервы.
В этот день взрослые полностью выключали электричество и интернет, готовили на газовой плите, освещали дом свечами и керосинками, а гаджетами старались вообще не пользоваться. Даже старенький телевизор, по
которому прабабушка постоянно смотрела новостные передачи, стоял без дела. Серёжа помнил, что нечто подобное происходило каждый год, да и папа не единожды рассказывал, что это семейная традиция.
На столе стояла большая чугунная кастрюля с непонятным содержимым, смутно напоминающим суп, чай, пахнущий хвоей и уксусом, и маленький кусочек хлеба. Толщиной он был со спичечный коробок, из-за чего казался совсем крошечным.
Наконец-то оторвавшись от планшета, мальчик заметил, что мама ставила граненые стаканы на стол: один, два, три, четыре, пять – по количеству членов семьи.
Ну и что это такое? – возмущённо спросил Серёжа, нервно махая ножками, – у нас холодильник забит едой, а мы должны есть ЭТО? – воскликнул мальчик, рассматривая еду.
Сереженка, ну посиди, послушай, что прабабушка рассказывает, – произнесла мама, нежно погладив мальчика по голове.
Да, мелкий. Отложи планшет и послушай: семейная традиция как- никак – очень важное событие для нашей семьи. Вот, попробуй супа, – сказала Юля, наливая во вторую тарелку похлёбку. – Приготовлен по
блокадному рецепту: куриные потроха, репчатый лук, вода, соль, четыре кусочка хлеба.
Почувствовав бурение в животе, Серёжа всё же решил попробовать.
Тьфу, что за гадость! – ложка, а потом и тарелка, полетела на пол и со звоном разбилась. От неожиданности и испуга вздрогнула прабабушка.
Я есть хочу! Дайте мне нормальной еды!
Сереженка, нельзя себя так вести… – пролепетала она.
Я есть хочу! Хочу стрим посмотреть, а не это всё! Почему мы просто не можем забить на этот день?! Ну, сдох в этот день какой-то наш родственник и сдох!
– Сергей! – прикрикнул папа. – Не смей так говорить! Это твой прадедушка! Благодаря ему мы живём под мирным небом!
И что? Стреляли бы и стреляли. Так даже веселее было бы, как в Standoff 2! – язвительно хихикнул парень. – Да и почему мне должно быть не всё равно? Я его не знал. Мы страдаем этой фигнёй каждый год! Лучше бы чем-нибудь полезным занялись!
Ты вообще понимаешь, что говоришь?! – вмешалась Юля. – Если бы не он, ты бы не играл в свои игрушки! Тебя бы вообще не было! И друзей бы твоих не было! Ничего бы этого не было!
Не было и не было. Мне фиолетово. – хмыкнул Серёжа. – Зато не пришлось бы слушать постоянное нытьё бабки: «ох, бедненький Вася, бедная я… мы такие несчастные», – передразнил прабабушку парень, театрально хватаясь за сердце.
Мне так надоело её хныканье, всё скулит и скулит, про этот свой голод, холод, расстрелы. А знаете что? Я в это не верю! Врёт она всё! Лишь бы жалость вызвать! – кричал мальчик, от чего всё его лицо покраснело, а вены вздулись.
Не смей так говорить! – рыкнул папа, резко встав из-за стола. – Ты даже не представляешь, какие ужасы людям пришлось пережить во время Великой Отечественной войны!
Да всё равно мне на эту вашу войну! – вопил парень. Слёзы градом лились из его глаз. – Плевать я на это хотел! Плевать! Лучше бы всех перестреляли! Лучше бы Гитлер победил! – истошно кричал Серёжа.
Резкоедвижениеруки,грохот,перевернутыйстол…
Ненавижу! Ненавижу! Всех вас ненавижу! – крикнул не своим голосом мальчик и выбежал из комнаты, шумно хлопнув дверью.
Прабабушка негромко ахнула, побледнела, схватилась за сердце и начала медленно оседать.
Дорогой, помоги уложить бабушку! – вскрикнула мама. – Боже, да у неё лицо горит!
Пока родители укладывали прабабушку в кровать, Юля аккуратно выскользнула из комнаты. Пока она поднималась по лестнице на второй этаж,
до нее доносились приглушённые вздохи, торопливые шаги и шуршание домашней аптечки.
Выдвинув скрипучий и тяжёлый ящик резного комода, Юля отодвинула в сторону свадебный альбом своих родителей, фотографию прадедушки: невысокого, коренастого мужчины, и достала большую винтажную керамическую шкатулку ручной работы, чья проработанность и утончённость всегда поражали девушку. Аккуратно открыв крышку, Юля бережно достала тоненькую школьную тетрадь. Она была зеленоватая, с портретом Пушкина, и завернута в нежную белую шаль.
Я войду? – спросила Юля, приоткрывая дверь в комнату брата.
Нет, – буркнул он.
Хорошо, – кивнула сестра, вошла в комнату и села на стул.
Серёжа никак не отреагировал на это. Он так и продолжил лежать, свернувшись калачиком в самом дальнем углу кровати и бесцельно листая ленту Tiki-Tok. Сестра стала наблюдать за ветками яблони, которые стучаться к ним в окно. Так в тишине прошло около получаса.
Ну и что ты хотела? – не выдержал молчания Сережа.
–….
Теперь ты собираешься меня игнорить? – недовольно хмыкнул парень.
Нет. Я хотела тебе кое-что прочитать.
Делай что хочешь, – ответил Серёжа.
19 июня 1938 года, – начала спокойным голосом читать Юля…
«Здравствуй, многоуважаемый дневник! Все мои подружки ведут личные дневники, и я решила, что тоже хочу!
Давай знакомиться я Владлена Дмитриевна. Меня назвали в честь Ленина! Мне 13 лет. Я живу в деревне Батова и учусь в восьмом классе».
Чей это дневник? – поинтересовался мальчик.
Прабабушки, –ответила сестра и продолжила читать.
«23 июня 1938 года.
Здравствуй, дневник! Сегодня я с друзьями и старшими братьям, Вовой и Мишей, ходила купаться на озеро. Нам очень понравилось! Мы весело провели время! Но вода была ещё немного прохладной, и я боюсь, что скоро захвораю…
1 августа 1938 года
Всё-таки заболела. Всё это время у меня была ужасная температура. Но ничего страшного! Ведь я уже поправилась! Сегодня я первый раз иду на репетицию деревенского хора! Очень волнуюсь!
17 августа 1938 года
Репетиция прошла благополучно. Мне очень понравилось.
Познакомилась с новыми людьми!
Мама, наконец-то, выпросила у бабы Нюры саженец золотого налива, и сегодня мы будем его сажать».
Юля тепло улыбнулась, увидев на странице засохший яблочный листочек.
Ты действительно думаешь, что мне интересна эта нудная история? – раздражённо спросил парень, перебивая сестру.
Девушка тяжело вздохнула и аккуратно перелистнула пожелтевшие от времени страницы.
«22 июля 1941 года… Сегодня по радио объявили, что сегодня в четыре часа утра без всякого объявления войны германские вооружённые силы атаковали границы Советского Союза. Началась Великая Отечественная война советского народа против немецко-фашистских захватчиков…
Когда мама это услышала, кувшин с молоком выскользнул у нее из рук. Мы около часа сидели в тишине. Потом меня попросили погулять. Мы опять пошли купаться. И вроде бы всё было как всегда: детишки радостно бегали по переулкам, кто-то колол дрова, корова Мурка жевала травку, весело блеяли козы, кудахтали куры, почтальон дядя Толя развозил почту, – но что- то было не так… Всё было не так!
Я попыталась поговорить об этом со старшим братом, но он прервал меня. Сказал лишь, ни о чём не волноваться, и что взрослые со всем разберутся… Но, мне очень страшно!
Вечером папа со старшими братьями ушли вместе с остальными мужчинами в избу к председателю колхоза. Вернулись они за полночь в хорошем настроении, долго разговаривали о чем-то с мамой на кухне, а меня отправили спать в свою комнату. Но, спать я не легла. Из обрывков фраз я поняла, что завтра утром папа с братьями уходят на фронт защищать нас. Мне одновременно было до безумия страшно за них, но в то же время я очень сильно ими гордилась. Папа с Вовой и Мишей у меня очень смелые и сильные! Папа как-то голыми руками волка победил, а Миша лучше всех плавает, Саша лучше всех на деревне дрова колет! Так, что фрицев точно
победят!
Я решила вышить им платочки, чтобы по дому не скучали, да и маму, меня и Дашу не забывали. Когда закончила, аккуратно положила вглубь уже собранных вещмешков».
А они вернулись? – зевнув, спросил Серёжа и лениво потянулся, всем своим видом показывая, что ему всё равно.
К сожалению, нет. Всё погибли ещё до окончания войны, – мрачно ответила Юля. – Слушай дальше.
«23 июля 1941 г.
Я хотела проводить папу с братьями, но проспала. Когда спустилась на первый этаж, то ни их котомок, ни их самих уже не было. Я очень расстроилась, ведь хотела попрощаться, обнять напоследок, а то мало ли… Надеюсь, мы скоро свидимся… если свидимся».
Юля провела пальцем по еле заметным серым пятнам на странице.
Видимо, прабабушка плакала, когда это писала эти строки…
«Когда я успокоилась и закончила с водными процедурами, мама позвала меня на кухню, налила парное молоко с мёдом и начала объяснять, что происходит. А когда поняла, что я уже всё знаю – горько разрыдалась…
Даше, из-за того что она совсем маленькая, мы сказали, что папа с братьями и соседями ушли на дружественный турнир в нарды с немцами и они скоро вернуться».
Жалко, что прабабушка не успела попрощаться со своими, – уже более спокойным голосом сказал мальчик. – Я бы тоже расстроился…
А кто такая Даша и сколько ей лет, раз они не могли сказать ей правду? – спросил он, откладывая планшет. Заметив интерес брата, Юля улыбнулась.
Младшая сестра прабабушки, – ответила девушка, перелистывая потрепанные страницы. Было видно, что дневник часто перечитывали. – Ей было четыре.
Брови мальчика стремительно взлетели вверх.
Но, у прабабушки нет сестры! – удивлённо возразил парень. Теперь он сидел на кровати ровно и внимательно слушал сестру.
В ответ Юля приложила палец к губам и продолжила читать. Но, тут же нахмурилась: текст был размыт до неузнаваемости.
«…скот загнали в амбры и сараи. Я, мама и Даша разместились на сеновале, в самом уголке. Вещи из дома взять родители не разрешили. Повезло, что дневник с карандашом я успела в карман спрятать».
«Ноябрь 1941 года.
Число не знаю, так как у нас нет календаря.
Очень холодно и дует из всех щелей – амбар-то деревянный. Да и на сене спать тоже холодно и твёрдо. Очень хочется переодеться, но мне не дали даже умыть лицо. Даша, как и все остальные дети, плачет. Мы с мамой пытаемся её отвлечь, но это бесполезно. Перед глазами постоянно мелькают лица убитых, их последние вскрики… практически не сплю».
Бедная прабабушка… – пробормотал брат.
Ещё, как на зло, с 1941 по 1942 год был аномально холодным: температура опустилась ниже 41 градуса. – Серёжа поёжился.
« …декабря 1941 года.
На самом деле я не уверена, что сейчас декабрь. Для меня всё смешалась в один большой кошмар. Пытались спрашивать у оккупантов, но они не отвечали, а лишь кричали и угрожали повешеньем».
– Вот они черти, конечно! – возмутился Серёжа.
«…Меня, маму и некоторых других женщин отправили готовить немцам. Они намного отвратительнее, чем я считала! Ни дня не проходит без домогательств и ехидных замечаний. Некоторых моих знакомых эти нелюди снасиловали!»
Что значит «снасиловали»? – тихо спросил Серёжа.
Это значит, изнасиловали… – мальчик с отвращением дернулся.
А сколько им было?
Лет 15-17, – ответила Юля.
Да их расстрелять за это надо!
«Январь 1942 года.
Новый год мы не праздновали, в отличие от оккупантов. Они устроили пир, напились и стали выкрикивать «Москва капут!», «Сталин капут!»,
«Рус капут!».
11 Февраля 1942 года.
Даша заболела. У неё горит всё тело. Она вся мокрая и кашляет, не прекращая. Вчера ночью у неё случился бредовый приступ: она вскочила и бегала по всему амбару, прося хлебные замки и тёплого молока. Мы пытались сбить жар, но это получалось крайне плохо. Мама умоляла немецкого врача нам помочь, но он отказал».
Серёжа слушал, не отводя глаз и слегка приоткрыв рот. На его лице застыла гримаса испуга. Юля и сама уже чувствовала, что её голос начал ломаться.
«Февраль 1942 года.
Андрей, мой лучший друг, попытался выкрасть у фашистов лекарство и немного еды для Даши, но был схвачен. Ему отрезали обе руки и бросили умирать на мороз…»
Юля нервно сглотнула и подняла взгляд на брата. Он сидел, съежившись и нервно потирая предплечья. Было видно, что он представил себе эту ужасающую картину.
«29 февраля 1942 года.
Даша умерла… Оккупанты не разрешили захоронить её тело и выкинули его где-то в лесу».
Серёжа всхлипнул и начал спешно вытирать выступившие на глаза слёзы. Юля присела рядом и нежно обняла брата за плечи. Он всхлипнул, уткнулся ей в плечо и тихо заплакал, чувствуя успокаивающие поглаживания по спине. За окном продолжали шуметь листья.
Если хочешь, мы можем не читать дальше, – вкрадчиво предложила сестра.
Нет, нет! – парень отрицательно помахал головой. – Продолжа, пожалуйста. Я уже успокоился.
Тогда смотри. – в протянутой руке он увидел старую фотокарточку. На ней была девочка лет 4-5, с ошеломительно ясной и доброй улыбкой, большими глазами и ямками на щеках. А длинные волосы были завязаны в два забавных хвостика.
«17 апреля 1942 года.
Умерла мама… Теперь я осталась одна. После смерти Даши она не могла не есть, ни спать. Она угасала на глазах»
Юля дёрнулась и резко закрыла тетрадь, Серёжа снова вжался в её плечо.
Ты уверен, что хочешь продолжить? – мальчик лишь кивнул
«Август 1942 года.
На яблоне, которую я помогала сажать в тринадцать лет, выросли яблочки. Мне удалось урвать парочку. Они хоть и маленькие, но очень сладкие. Самые сладкие яблочки, что я когда-то ела!»
Серёжа улыбнулся, а по его щеке опять покатилась слеза.
Это та яблоня, что растет у нас под окном. – тихо уточнила Юля.
Та самая… – задумчиво протянул он.
«Март 1943 года.
Оккупанты отправили выживших людей копать окопы. Нас осталось мало. Многие умерли от голода и холода. Кого-то убили Гитлеровцы.
Октябрь 1943 года.
Сегодня оккупанты схватили парней из нашей деревни за то, что они помогали партизанам. Немцы долго пытали их в самом дальнем сарае, потом им отрезали ноги и скормили оголодавшим собакам. Животные в считанные минуты разорвали их на куски. Всем им было не больше 15…»
Юля резко закрыла тетрадь, чувствуя, как брат со всей силы сжал её руку. Снова открыв тетрадь, она пролистала дальше. После нескольких вырванных страниц осталась лишь одна запись:
« 27 января 1944 года.
Ура! Ура! Победа! Наши вернулись! Мы будем жить!»
Ураааа! – радостно закричал Сергей, подпрыгнув с кровати. – Мы выиграли! Выиграли!
Ещё нет. Великая Отечественная война закончилась 9 мая 1945 года. – пояснила Юля. – Но 27 января – это тоже очень важная и героическая дата: день полного освобождения Ленинграда и ленинградской области от оккупации.
Какая же бедная прабабушка! И все остальные! Ей пришлось пережить такие ужасы: потеряла сестру и маму… – вновь зарыдал Серёжа. – А я… я себя так отвратительно повёл… – хныкал мальчик.
Теперь ты понимаешь, почему нужно помнить, уважать, и беречь память о таком страшном событии нашей истории? – спросила девушка. Мальчик кивнул.
Тогда беги и попроси прощения у прабабушки, а я пока уберу тетрадь.
тепло сказала Юля, потрепав мальчика за волосы. – Она ждёт.
Мальчик вновь кивнул и, окрыленно топая на весь дом, побежал к прабабушке.
Юля вошла в комнату на цыпочках. Бережно трясущимися руками положила тетрадь в шкатулку, шкатулку в комод. Постояв ещё немного, девушка наконец дала волю своим эмоциям: по её щекам покатались слёзы.
Когда она вернулась, Серёжа уже сидел в обнимку с прабабушкой. Они рассматривали семейный фотоальбом и пили чай. На щеках у обоих блестели слёзы.
Помирились? – нежно спросила Юля, садясь родом
Да, разве я могу на вас сердиться?! – Ласково ответила прабабушка. – Все эти страшные и тяжёлые годы, когда было очень тяжело, даже когда мне казалось, что это конец, я думала о вас! Сначала о детях, потом о внуках, правнуках… Я представляла как мы все, одной большой дружной семьёй, будем жить в нашей в нашем доме, в нашем городе, нашей стране. Будем сидеть и с горестной радостью вспоминать те времена!
Юля с Серёжей разрыдались навзрыд. Прабабушка вздохнула и нежно обняла своих правнуков.
Теперь, глядя вас, я понимаю, что всё это было не зря!
Бухарова Софья Игоревна, студентка СПб ГБПОУ
«СТК имени С.И.Мосина»
Невыдуманные истории блокадного Ленинграда.
Блокада Ленинграда – один из тяжелейших периодов, который когда-либо пришлось пережить людям во всем мире.
Суровая блокада города началась 8 сентября 1941 года. После налета немецких бомбардировщиков на складах имени Бадаева в Ленинграде возник пожар. Грандиозное зарево было видно с самых отдаленных точек города. Сгоревший сахар впитался в землю. Голодные ленинградцы приходили и собирали эту землю. Вот, что вспоминала одна из тех, кому эта «сладкая земля» спасла жизнь: «У меня в памяти остался вкус этой земли. До сих пор впечатление, что я ела жирный творог. Чувствовалась даже не сладость, а что-то такое жирное, может быть, там и масло было». Кто-то ел прямо сырую землю, а кто-то относил ее домой в ведрах, мешках и даже наволочках. Потом землю варили, процеживали и пили мутную, но спасительно сладкую воду. Ведь суть была не в приятных вкусовых ощущениях, а в тех питательных веществах, которые можно было получить человеческому организму из этой земли.
Когда началась блокада Ленинграда, моему дедушке, Виктору Михайловичу было 4 года. Они с семьёй жили в частном доме на Перевозной набережной, дом 47. На участке был колодец, из которого можно было набрать воду и огород, на котором в тёплое время пытались что-то вырастить. В доме было большой подвал, в котором они с семьёй прятались от бомбёжек.
Карточки в Ленинграде были введены еще до начала блокады – 18 июля 1941 года. В начале войны каждый житель города получал 800 граммов хлеба. Первое снижение нормы произошло 2 сентября: рабочие и инженерно-технические работники стали получать по 600 граммов хлеба, служащие – по 400 граммов, дети и иждивенцы – по 300 граммов. Всего нормы на хлеб снижались в блокадном городе пять раз. Самый маленький паек был введен 20 ноября 1941 года: рабочие получали 250 граммов хлеба, все остальные – 125 граммов. Больше 35 дней прожили ленинградцы на этой норме.
Тяготы блокады достались и семье моей прабабушки по маминой линии. Марии Васильевне было 15 лет. Отец со старшим братом ушли на фронт, ещё до того, как замкнулось кольцо. Она осталась с двумя младшими сёстрами, 10 и 8 лет, больной мамой, бабушкой и дедушкой. Первые месяцы блокады унесли жизнь её лучше подруги и соседки – Лиды. Вся ее семья скончалась от голода.
В канун нового года прабабушка взяла карточки на хлеб своей семьи и отправилась в ближайшую булочную. Но по дороге на неё напали мародёры и отобрали карточки. Она бесцельно бродила по городу, без карточек ее семье не выжить. Их выдавали один раз в начале месяца, а до января оставалось ещё целых две недели. Запасов еды не было. В голове всплывали самые счастливые моменты жизни, а на глазах выступали слёзы. Мысленно она уже попрощалась с близкими и представляла, как папа с братом будут плакать, узнав о смерти родных от голода. Случилось чудо! На заснеженной земле какого-то переулка, в который она забрела, лежала хлебная карточка. Не веря своему счастью, прабабушка тут же ее подняла. Она сначала подумала, что от горя сошла с ума, и карточка ей мерещится. Поняв, что карточка настоящая, готова была в очередной раз заплакать, только нет от горя, а уже от счастья. Мария из последних сил побежала в булочную. Но её начала мучать совесть. К ней пришло осознание того, что она лишит какого-то другого человека жизни и станет ничем не лучше тех мародеров, которые на неё напали. Выйдя из булочной, она отдала карточку милиционеру и после пошла домой. Как вспоминала сама прабабушка : «Я не чувствовала ничего. Я лишь представляла, как отведу маму в сторонку и тихонько расскажу про то, что случилось. И как мама будет рассказывать сёстрам придуманную сказку о том, почему сегодня не будет хлеба. Как сёстры пойдут в другую комнатум беззвучно плакать, ведь они все понимали. Ночью услышу, как в соседней комнате мама сдержано, но отчаянно всхлипывает. Но я понимала, что не могла бы поступить по-другому и оставить карточку себе». С момента кражи хлебных карточек прошло полторы недели. Первыми от голода скончались ее бабушка и дедушка. Еды не хватало, моей прабабушке приходилось варить суп из кожаных сапог и кожаных ремней. Ели и побелку со стен. Прабабушка вспоминала о том, как младшим сёстрам удалось уговорить её отпраздновать Новый год. Все прекрасно понимали, что для них следующий год не настанет, и до самого праздника они могут не дожить. Решили отпраздновать его заранее. Младшие сёстры взяли стул и поставили его на стол, положили рядом все свои игрушки. Решили достать новогодние украшения. С большим трудом открывали антресоли. Крючки на дверцах заледенели. Достали три коробки с новогодними игрушками и ахнули, заплакали. В коробке с ёлочными игрушками было много прошлогодних шоколадных конфет. Это
– спасение для семьи, если бы это случилось раньше, то спаслись бы соседи и бабушка с дедушкой.
С наступлением холодов перестал работать водопровод и отопление. За водой ходили на проруби рек и каналов. Но воду не только нужно набрать, а еще и донести до дома.
Прабабушка рассказывала: «Каждое утро люди ходили за водой. Возили воду из Невы. Напротив «Медного всадника» была большая прорубь. Было очень страшно и скользко спускаться вниз по наледи. Мы вставали на коленки около проруби и черпали воду ведром. Это вода была грязная. Ее использовали для еды, но еще надо было мыться. Приходилось чаще ходить за водой”. Иногда привозили воду в бочках к домам. На улице выстраивалась очередь. Стоять на морозе было тяжёлым испытанием. Сотни людей уныло стояли в длинной очереди с кувшинами, чайниками. Стояли часами…
Спасением была печь «буржуйка». Прадедушка рассказывал, что в начале блокады у них был запас дров, их старались экономить. Когда запасы закончились, они стали вырубать деревья, потом и кусты. Настала очередь мебели. Пустили на дрова и кровать, и шкаф, и стол. Дошло до того, что матрасы положили на пол. Позже и матрасы пришлось сжечь. У моего прадедушки была огромная библиотека, но ни одна из книжек не была сожжена. Дедушка категорически запрещал использовать книги для растопки печи и даже думать об этом.
Весной 1942 года люди стали выращивать овощи в парках и скверах, стадионах, на склонах рек и каналов. Люди вручную вскапывали землю и сажали. Для удобрения использовали все, что могло принести пользу: зола, торф, мусор. Массово издавались брошюры с описанием, как обрабатывать землю, выращивать овощи, какие дикие травы подходят для употребления в пищу, как сварить суп из крапивы, как из высушенного и измельченного корня одуванчика сделать заменитель кофе. На Исаакиевской площади сажали капусту, а в Летнем саду росла морковь и свекла. Выращенные овощи шли в еду и на заготовки на зиму.
В блокадном городе существовали три стратегии выживания, они описаны в книге «Блокадная этика. Представления о морали в Ленинграде в 1941–1942 гг.». Индивидуальная стратегия – когда человек расходовал все личные ресурсы исключительно на себя. Семейная стратегия – ресурсы добывались и расходовались сообща внутри семьи. Коллективная, это когда группа людей поддерживала друг друга. Конечно, в коллективе выживать было проще.
Как написано в «Блокадной книге» Даниила Гранина и Алексея Адамовича: «…прежде, чем погибнуть, человек долго и мучительно
«доходил»: терял до 50% веса, покрывался вшами, болезненно отекал, иногда терял зубы и полностью изнашивал сердце (оно теряло в весе, как и все мышцы, переставая справляться с нагрузками). В какой-то момент проблемой становилось самостоятельно встать, самостоятельно одеться и т.п. В книге «Война и блокада» Александра Чистикова и Валентина Ковальчука описаны основные правила выживания.
Правила передвижения. Эффективность немецких бомбардировок и обстрелов Ленинграда оказалась не такой высокой, как было запланировано противником. Во многом это заслуга бойцов ПВО и добровольцев, дежуривших на крышах домов. Однако, свою роль сыграла и подготовленность ленинградцев, которые знали, как следует действовать во время воздушной тревоги, где находится ближайшее бомбоубежище, а также о том, какой путь является безопасным.
До сих пор на Невском проспекте Санкт-Петербурга висит памятная доска с надписью: «Граждане! При артобстреле эта сторона улицы наиболее опасна!». Благодаря тому, что жители Северной столицы придерживались упомянутых правил, людские потери от бомбардировок оказались минимальными.
Поменьше визитов. С голодом было связано и еще одно негласное правило – даже если такая возможность появлялась, блокадники редко ходили друг к другу в гости. Отношения между друзьями во время блокады неизбежно менялись. Конечно, отмирание прежних ритуалов и обычаев было обусловлено традицией наносить визиты не с пустыми руками. Понятно, что тогда ленинградцам дарить было нечего: самим бы выжить. Литератор А. Тарасенков в своих воспоминаниях описывает своего друга, который сначала делился хлебом, а потом, наоборот, начал уносить кусочки для своей супруги. Во время подобных визитов становилось не по себе не только гостям, но и хозяевам, которым нечего было предложить друзьям и родственникам.
Правила питания. Вообще правила питания являлись для блокадников основными. Одна из жительниц осажденного города, слова которой приведены в сборнике «Школа жизни. Воспоминания детей блокадного Ленинграда», вспоминала, что у них в семье был установлен строгий порядок: один кусочек хлеба на завтрак и на ужин, а два – на обед. Съедать сразу все взрослые детям попросту запрещали.
Что касается очередей за продуктами питания, то тут люди действовали вполне осознанно. Авторы книги «Война и блокада» Александр Чистиков и Валентин Ковальчук пишут, что всегда существовала опасность того, что в выстраданную долгими часами ожидания очередь могут вклиниться полукриминальные, а то и просто «нахальные» личности. Р.И. Нератова рассказывала, что для того, чтобы избежать подобных инцидентов, каждый участник очереди обхватывал локти впередистоящего и плотно прижимался к нему всем телом. Такая сплоченность не только препятствовала преступникам, но и помогала сохранить тепло и не давала упасть на землю, если кому-то вдруг становилось плохо от голода.
Истощенные ленинградцы даже передвигались с большим трудом. Однако, несмотря на слабость, двигаться было необходимо. О правиле «не ложиться и все время что-нибудь делать» вспоминают многие пережившие эти страшные дни. «Кто ложился, тот больше никогда не вставал». В дни блокады горожане объединялись, чтобы помочь тем, кто оказался на грани жизни и смерти. Специальные бытовые отряды обходили квартиры. Когда находили детей, их забирали и отправляли в детские дома. Лежачим затапливали печь, согревали кипяток. Так было легче. И человек вставал, начинал потихоньку двигаться. Люди оживали…
Люди героически боролись за свой город, за свою страну. Они выстояли и не сдались. 27 января 1944 года блокада, которая длилась 842 дня, была полностью прорвана. Согласно официальным данным за время блокады в городе погибло 642 тысячи ленинградцев.
Подвиг, совершенный людьми во время блокады, нельзя измерить. Его нужно помнить, чтить память героев и рассказывать подлинные истории о том, как это было.
